ИСТОРИИ. бЛОК 5
ДЕТИ ВОЙНЫ
1
Анна Гейчева
ЗОЯ МИХАЙЛОВНА СУРАЗАКОВА
Победителями в Великой Отечественной войне 1941−1945 годов стали не только герои-воины, сражавшиеся на фронтах, под пулями врага. Неоценимой была помощь тружеников тыла, среди которых была и моя прабабушка Зоя Михайловна Суразакова.
Детство моей прабабушки Зои пришлось на военную пору. Родилась она в апреле 1927 года в городе Барнауле Алтайского края. Когда началась война, прабабушке было 14 лет. Продолжать учиться не было возможности. Учебу прабабушка Зоя продолжила уже после окончания войны.
Начало Великой Отечественной войны глубоко затронуло всех людей в нашей стране. Не только взрослые мужчины и женщины были вынуждены бросить свою привычную жизнь, но и тысячи мальчишек и девчонок поднялись на защиту страны. Заменив школьные учебники, тетради и ручки на винтовки и гранаты, дети стали сынами полков и партизанскими разведчиками, работали в цехах на заводах и колхозных полях, выполняя и перевыполняя нормы взрослых, сильных мужчин, поддерживаемые только одной мыслью: «Все для фронта, все для Победы!»
Начало Великой Отечественной войны глубоко затронуло всех людей в нашей стране. Не только взрослые мужчины и женщины были вынуждены бросить свою привычную жизнь, но и тысячи мальчишек и девчонок поднялись на защиту страны. Заменив школьные учебники, тетради и ручки на винтовки и гранаты, дети стали сынами полков и партизанскими разведчиками, работали в цехах на заводах и колхозных полях, выполняя и перевыполняя нормы взрослых, сильных мужчин, поддерживаемые только одной мыслью: «Все для фронта, все для Победы!»
Зоя Михайловна Суразакова
Во время Великой Отечественной войны вся промышленность была переведена на военную продукцию. Очень не хватало рабочих. Мужское население воевало на фронтах и к работе начали призывать подростков в возрасте от 14 лет. И для каждого подростка было гордостью внести свой посильный вклад в Победу, дети шли работать наравне со взрослыми по 10−12 часов.
Так поступила и моя прабабушка. Она пошла работать на станкостроительный завод, который был эвакуирован из Подольска во время Великой Отечественной войны в город Барнаул. На заводе производили свинцовые гильзы и снаряды, боеприпасы. Завод запустили в ноябре 1941 года и до окончания войны он не останавливался ни на минуту.
Прабабушка обучилась работе на токарном станке. И для работы подставляла себе подставку из дерева, потому что еще не доросла до высоты станка, но сил у бабушки было достаточно, чтобы работать каждодневно, не жалея сил и здоровья, без сна и отдыха.
Я горжусь своей прабабушкой. Она, как и другие дети, трудившиеся в тылу, с честью выдержала испытания военного времени и помогла своей стране победить.
Так поступила и моя прабабушка. Она пошла работать на станкостроительный завод, который был эвакуирован из Подольска во время Великой Отечественной войны в город Барнаул. На заводе производили свинцовые гильзы и снаряды, боеприпасы. Завод запустили в ноябре 1941 года и до окончания войны он не останавливался ни на минуту.
Прабабушка обучилась работе на токарном станке. И для работы подставляла себе подставку из дерева, потому что еще не доросла до высоты станка, но сил у бабушки было достаточно, чтобы работать каждодневно, не жалея сил и здоровья, без сна и отдыха.
Я горжусь своей прабабушкой. Она, как и другие дети, трудившиеся в тылу, с честью выдержала испытания военного времени и помогла своей стране победить.
Война лишила ее детства и мирной жизни и научила с ранних лет жить самоотверженно
2
Кира Кочетова
ЮЛИЯ ИВАНОВНА ВАРАКИНА
К началу войны ей было пять с половиной лет. Прабабушка со слезами на глазах вспоминала то время. Рассказывала, когда отец уходил на фронт, он поднял ее, поцеловал и всю дорогу нес на руках. Запомнила его слова: «Юлечка, я скоро вернусь». Но не суждено было прабабушке дождаться отца с фронта.
Часто прабабушка оставалась со старшим братом, так как мама постоянно была на работе. С первых же дней войны школьники пришли на помощь взрослым. Копали окопы, работали вместе с учителями на покосе, пололи и копали картофель, принимали участие в уборке зерновых, а самые младшие школьники собирали на полях колоски, чтобы не потерять ни одного зернышка, ведь хлеб был нужен на фронте их отцам и братьям.
В деревне все работали, кто мог, именно тогда прабабушка решила, что будет медиком и посвятит себя спасению детей. Было трудно, но все ждали эту великую победу, ждали и верили, что настанет тот день, когда вдоволь смогут поесть хлеба, снять гимнастерку, сесть за парту и прочесть любимую книгу, пойти в кино или в театр.
В деревне все работали, кто мог, именно тогда прабабушка решила, что будет медиком и посвятит себя спасению детей. Было трудно, но все ждали эту великую победу, ждали и верили, что настанет тот день, когда вдоволь смогут поесть хлеба, снять гимнастерку, сесть за парту и прочесть любимую книгу, пойти в кино или в театр.
Юлия Ивановна Варакина
Всю свою жизнь бабуля посвятила детям и их спасению. Окончила медицинский и на самолетах спасала детей в Туркменистане. Много лет проработала в тубдиспансере, где оказывала помощь тяжело больным детям. Сегодня ее нет, но память о ней и благодарность голосами спасенных детей звучит по всему миру.
Моя прабабушка — медик и человек от Бога
3
Андрей Орманиди
АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ МАЛЫШЕВ
Я родился 20 июня, как и мой прадедушка Саша. Мама говорит, что я похож на него. А еще мама рассказала мне о его детстве.
Он родился в 1938 году, и когда началась Великая Отечественная война, прадеду было три года. Его отец Алексей Захарович Малышев ушел на войну, а его мама и трое детей ждали его с фронта и пытались выжить в те нелегкие времена. Саша жил под Воронежем, и в их поселение (мама не помнит, как точно оно называется), во время войны пришли немцы, еды не было, и мама Саши, ее звали Прасковья (Паша), искала разные способы, как накормить детей.
Один случай мне запомнился особенно. Однажды зимой, когда морозы были особенно сильными, Саша и его мама решили отправиться к озеру, которое замерзло. Они надеялись найти моллюсков подо льдом. Ночью, при свете керосиновой лампы, Прасковья делала дырку во льду, а Саша, оберегая ее, светил ей, боясь, что она может не вынырнуть из воды.
Он родился в 1938 году, и когда началась Великая Отечественная война, прадеду было три года. Его отец Алексей Захарович Малышев ушел на войну, а его мама и трое детей ждали его с фронта и пытались выжить в те нелегкие времена. Саша жил под Воронежем, и в их поселение (мама не помнит, как точно оно называется), во время войны пришли немцы, еды не было, и мама Саши, ее звали Прасковья (Паша), искала разные способы, как накормить детей.
Один случай мне запомнился особенно. Однажды зимой, когда морозы были особенно сильными, Саша и его мама решили отправиться к озеру, которое замерзло. Они надеялись найти моллюсков подо льдом. Ночью, при свете керосиновой лампы, Прасковья делала дырку во льду, а Саша, оберегая ее, светил ей, боясь, что она может не вынырнуть из воды.
Александр Алексеевич Малышев
«Мама, я не голоден», — говорил он, хотя его живот урчал от голода. Прасковья ныряла под лед, собирая ракушки, и вскоре у нее в руках оказалось несколько моллюсков. Саша смотрел на нее с восхищением, гордясь ее смелостью.
Вернувшись домой, Прасковья заливала ракушки водой и варила суп. Запах еды наполнял маленькую избу, и в сердце Саши разгоралась надежда. Он понимал, что даже в самые темные времена можно найти свет — в любви, заботе и смелости его матери.
Эта зима осталась в памяти Саши как время, когда они вместе преодолевали трудности, и он всегда будет помнить, как свет керосиновой лампы освещал их путь в темноте. Время шло, но уроки выживания и любви остались с ним навсегда.
Вернувшись домой, Прасковья заливала ракушки водой и варила суп. Запах еды наполнял маленькую избу, и в сердце Саши разгоралась надежда. Он понимал, что даже в самые темные времена можно найти свет — в любви, заботе и смелости его матери.
Эта зима осталась в памяти Саши как время, когда они вместе преодолевали трудности, и он всегда будет помнить, как свет керосиновой лампы освещал их путь в темноте. Время шло, но уроки выживания и любви остались с ним навсегда.
Александр Алексеевич Малышев
Оккупанты заняли дом Саши. Семью выгнали на улицу, идти было некуда, Прасковья с детьми вырыли землянку в огороде своего дома. Это такая яма, накрытая ветками или досками. Было холодно и страшно. Мама Саши каждый день ходила работать в госпиталь, дети оставались одни в землянке. Об одном дне Саша вспоминал часто. В тот день советские войска вели освободительные бои в районе, где жил Саша. При бомбардировке их засыпало землей вместе с братом и сестрой. Материнское сердце Прасковьи подсказало, что что-то случилось, и она вернулась раньше к детям. Она их спасла, выкопала, дети чуть не задохнулись.
Война закончилась. Прислали телеграмму, что отец Саши погиб. Алексей Захарович прошел всю войну, он был ранен в область живота во время боев под Белгородом в 1945 году. Его сослуживец закрыл ветками товарища, он думал, что тот не выживет и сообщил в командный пункт, что он погиб. Через некоторое время Алексея Захаровича нашла медсестра и спасла его. Целый год он был в госпитале, лечился. В 1946 году он вернулся домой. Саша запомнил этот день.
Алексей Захарович прожил после войны недолго, всего восемь лет. Каждое 9 мая Саша ходил с цветами к памятнику неизвестного солдата. Теперь ходим и мы, его внуки и правнуки. Я вспоминаю эту историю каждый раз, когда вижу огонь свечи или керосиновой лампы. Это пламя для меня как символ памяти, любви и веры в то, что никакие испытания не способны победить силу человеческого духа.
Александр Алексеевич Малышев (Саша) после войны с семьей переехала в КазССР г. Талды-Курган, там после армии он женился на Анне Федоровне Малышевой, в 1968 году Александр Алексеевич с семьей, женой и двумя маленькими дочерями переехал на Дальний Восток поднимать город Комсомольск-на-Амуре, устроился в строительную организацию, водителем на большом грузовом автомобиле «Урал», строил города и предприятия Дальнего Востока: Амурск, Николаевск-на-Амуре, Комсомольска-на-Амуре.
Алексей Захарович прожил после войны недолго, всего восемь лет. Каждое 9 мая Саша ходил с цветами к памятнику неизвестного солдата. Теперь ходим и мы, его внуки и правнуки. Я вспоминаю эту историю каждый раз, когда вижу огонь свечи или керосиновой лампы. Это пламя для меня как символ памяти, любви и веры в то, что никакие испытания не способны победить силу человеческого духа.
Александр Алексеевич Малышев (Саша) после войны с семьей переехала в КазССР г. Талды-Курган, там после армии он женился на Анне Федоровне Малышевой, в 1968 году Александр Алексеевич с семьей, женой и двумя маленькими дочерями переехал на Дальний Восток поднимать город Комсомольск-на-Амуре, устроился в строительную организацию, водителем на большом грузовом автомобиле «Урал», строил города и предприятия Дальнего Востока: Амурск, Николаевск-на-Амуре, Комсомольска-на-Амуре.
Награжден Министерством строительства СССР медалью за добросовестный, плодотворный труд
Проработал на предприятии ОАО «Дальстальконструкция» до выхода на пенсию. Медаль давалась за эффективный долголетний, добросовестный труд, за достижения перед государством. дедушка строил крупный целлюлозный завод в г. Амурске, золотодобывающий комбинат в поселке Многовершинке под Николаевском-на-Амуре и Амурский металлургический завод в г. Комсомольске-на- Амуре. Впоследствии переехал в Краснодарский край, занимался садоводство, вырастил троих детей, имел троих внуков и внучку, четырех правнуков и правнучку. Саша любил баню и рыбалку.
Мой прадед Саша был очень трудолюбивым, умным и уважаемым человеком. Добрым, любящим отцом, дедом и замечательным мужем, они с прабабушкой прожили в браке около 54 лет, мы гордимся нашим главой семьи. Мама говорит, что Саша в основном состоял из добра. Крупного, отборного, сочного: такого добра в магазине не купишь, только на рынке. От дедушки шло тепло свежеиспеченного хлеба. Он всегда первым приходил на помощь, любил шутить и всегда умел радоваться жизни.
Мой прадед Саша был очень трудолюбивым, умным и уважаемым человеком. Добрым, любящим отцом, дедом и замечательным мужем, они с прабабушкой прожили в браке около 54 лет, мы гордимся нашим главой семьи. Мама говорит, что Саша в основном состоял из добра. Крупного, отборного, сочного: такого добра в магазине не купишь, только на рынке. От дедушки шло тепло свежеиспеченного хлеба. Он всегда первым приходил на помощь, любил шутить и всегда умел радоваться жизни.
Александр Алексеевич Малышев
Мне кажется, дети, которые выросли в те тяжелые времена, очень рано взрослели и состояли в основном из добра
4
Мария Кириллова
АЛЕКСАНДРА АЛЕКСЕЕВНА НИТЧЕНКО
Юные герои — это гордое название для детей, переживших ужасы Великой Отечественной войны. Именно военные действия заставляют ребенка повзрослеть раньше. Вместо игры в куклы и походов в садик дети войны работают, чтобы выжить, стараются не для себя, а для семьи, народа, Родины.
Именно о ребенке войны рассказал нам Иван Кириллов — ученик 1 «К» класса нашей гимназии. Его прабабушка Александра Алексеевна Нитченко столкнулась с ужасами войны в маленьком возрасте. Александра Алексеевна поделилась с нами воспоминаниями о своем тяжелом детстве.
Именно о ребенке войны рассказал нам Иван Кириллов — ученик 1 «К» класса нашей гимназии. Его прабабушка Александра Алексеевна Нитченко столкнулась с ужасами войны в маленьком возрасте. Александра Алексеевна поделилась с нами воспоминаниями о своем тяжелом детстве.
Александра Алексеевна Нитченко и Иван Кириллов
«Мы жили в небольшом поселке Барабановское, он состоял всего из трех улиц. Мои дяди ушли на фронт защищать родину, а тетя стала военной медсестрой. Они, как и мы, пережили все эти страшные события. Когда началась Великая Отечественная война, мне было всего четыре года. Мама, тетя и бабушка оставили работу в колхозе, им предстояло спасение не только своих жизней, но и наших с сестрой.
О том. Что такое война, мы узнали так: нашу деревню оккупировали немцы, они не сжигали ее, как делали со всеми другими поселениями, а жили в наших домах. Нас спас густой сосновый лес, в котором все жители поселка спасались от врагов.
О том. Что такое война, мы узнали так: нашу деревню оккупировали немцы, они не сжигали ее, как делали со всеми другими поселениями, а жили в наших домах. Нас спас густой сосновый лес, в котором все жители поселка спасались от врагов.
Мы большой командой построили огромную яму, в которую набрали песка. Эта глубокая землянка и стала нашим жилищем на долгое время. Питались как придется: то тайно пробирались на свои огороды, которые оставили из-за «новых жителей», то выручала найденная на природе еда, пили воду из речки на опушке. За эти страшные четыре года нам удалось пожить и в лесу, и в землянке, и на чердаке в нашем доме, который заселили немцы. Они приезжали и уезжали, но не сжигали нашу деревню и не разоряли дома. Это великая удача, благодаря которой все жители деревни остались живы.
Мы большой командой построили огромную яму, в которую набрали песка. Эта глубокая землянка и стала нашим жилищем на долгое время. Питались как придется: то тайно пробирались на свои огороды, которые оставили из-за «новых жителей», то выручала найденная на природе еда, пили воду из речки на опушке. За эти страшные четыре года нам удалось пожить и в лесу, и в землянке, и на чердаке в нашем доме, который заселили немцы. Они приезжали и уезжали, но не сжигали нашу деревню и не разоряли дома. Это великая удача, благодаря которой все жители деревни остались живы.
Александра Алексеевна в детстве
В такое тяжелое для каждого время сильно выручала вера в победу, в Бога. Одна из моих соседок часто оббегала всю деревню с иконами, молилась. Деревня Барабановское стала для меня школой жизни: я повзрослела раньше, чем современное поколение детей, добывала и готовила еду со всеми, уже в шесть лет вязала одежду.
В конце войны к нам прибыли солдаты на лошадях, сообщили о том, что можно уже не прятаться и пойти домой, что война завершилась нашей победой. Наши мечты о мирном небе над головой сбылись, а ужасы войны закончились. С великим счастьем за себя и за Родину мы возвращались в родной дом».
В конце войны к нам прибыли солдаты на лошадях, сообщили о том, что можно уже не прятаться и пойти домой, что война завершилась нашей победой. Наши мечты о мирном небе над головой сбылись, а ужасы войны закончились. С великим счастьем за себя и за Родину мы возвращались в родной дом».
Наши мечты о мирном небе над головой сбылись, а ужасы войны закончились
5
СОФИЯ ВОРОНОВА
МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА БЕЛКИНА
Память — это не просто инструмент для запоминания информации, память — это люди и события, это долгие разговоры и семейные посиделки, это наша история, не зная которой, двигаться дальше нельзя. А кто научит нас жизненной мудрости, расскажет о своих взлетах и падениях, поведает о семейной (и не только) истории? Конечно же, наши родные и близкие, за советом к которым всегда стоит обращаться в первую очередь.
Нам удалось поговорить с бабушкой выпускницы гимназии Елены Белкиной. Мария Александровна Белкина с удовольствием рассказала нам о своем детстве, об интересных, памятных событиях и о сложной послевоенной жизни. Мы намеренно оставили стилистику рассказа Марии Александровны, чтобы вы, наши дорогие читатели, прониклись той простотой, с которой эта женщина рассказывала нам о своей непростой жизни.
Как давно вы себя помните?
Помню себя с пяти лет. Мы в 1946 году приехали в Калининград. Помню, как мы ехали в вагоне, холодно было. Нас эвакуировали из Белоруссии, тут немцы еще были. С тех времен я уже хорошо себя помню.
А как жилось в Белоруссии?
О Белоруссии помню только то, что бабушка рассказала. Меня мама родила в 41-ом году, в жниво. Говорила, в жниво, но точно не помнила, когда я родилась, вроде бы летом, а жниво бывает и в сентябре, и в августе… Жниво — это когда зерно собирают. Написали мне дату рождения в июле.
Нам удалось поговорить с бабушкой выпускницы гимназии Елены Белкиной. Мария Александровна Белкина с удовольствием рассказала нам о своем детстве, об интересных, памятных событиях и о сложной послевоенной жизни. Мы намеренно оставили стилистику рассказа Марии Александровны, чтобы вы, наши дорогие читатели, прониклись той простотой, с которой эта женщина рассказывала нам о своей непростой жизни.
Как давно вы себя помните?
Помню себя с пяти лет. Мы в 1946 году приехали в Калининград. Помню, как мы ехали в вагоне, холодно было. Нас эвакуировали из Белоруссии, тут немцы еще были. С тех времен я уже хорошо себя помню.
А как жилось в Белоруссии?
О Белоруссии помню только то, что бабушка рассказала. Меня мама родила в 41-ом году, в жниво. Говорила, в жниво, но точно не помнила, когда я родилась, вроде бы летом, а жниво бывает и в сентябре, и в августе… Жниво — это когда зерно собирают. Написали мне дату рождения в июле.
Маше 12 лет
Когда мама меня родила, уже у нас немцы стояли. Это мама рассказывала, что, когда она родила, зашел немец с полицаем. Полицай — предатель русский. Вот они зашли, а мама меня только родила, а бабушка меня завернула, еще пупок только перевязала. Брат у меня был в партизанах, Витя, и нас заложили как семью партизан, и маму решили арестовать, забрать. И полицай говорит: «Ну, вставай, корова, что разлеглась». А немец говорит: «Киндер, киндер», — мол, не надо, только родила. А он все равно заставил подняться. Мама поднялась, оделась, и ее погнали. Мама стала уходить и этим временем на меня подушку набросила, чтоб я не мучилась, потому что бабушка и все сестры попрятались.
Прятались в болото, соломки брали и дышали через них. А тут бабушка зашла, а я уже при смерти, кулачки синие, а она меня спасла. Маму погнали в Германию, ей тогда было 35 лет. Молодая была, красивая. К ней приезжали 17 сватов на каретах… И вот маму погнали в Германию, а она с поезда спрыгнула и пошла пешком. Ее в Германию в лагерь везли, или куда молодых девок увозили для Германии — на работу. Ну, в общем, мама спрыгнула, дошла потом до Польши, в Польше она работала у пана девять месяцев, потом из Польши пришла домой.
Прятались в болото, соломки брали и дышали через них. А тут бабушка зашла, а я уже при смерти, кулачки синие, а она меня спасла. Маму погнали в Германию, ей тогда было 35 лет. Молодая была, красивая. К ней приезжали 17 сватов на каретах… И вот маму погнали в Германию, а она с поезда спрыгнула и пошла пешком. Ее в Германию в лагерь везли, или куда молодых девок увозили для Германии — на работу. Ну, в общем, мама спрыгнула, дошла потом до Польши, в Польше она работала у пана девять месяцев, потом из Польши пришла домой.
Маше 14 лет
Маше 18 лет
Пришла, а дом пустой, и вот слышит — царапается что-то под столом «царап-царап». Она думала, что это мышь. Ногой тонула — тишина, потом опять «царап-царап». Она опять топнула — тишина, потом опять царапаются… Глянула под стол, а там я сижу вся в соплях… И мама сразу поняла, что я жива осталась. Схватила она меня и разрыдалась. Меня назвали в честь мамы, думали, что мама уже не вернется. Маму звали Мария, Мария и я.
А потом мы поехали сюда, в Калининград. Здесь такая красота была, такие броские дома, озера были, вокруг озер — розы, елочки голубые. Барские дома с колоннами белыми. А мы же приехали… Темные люди, из Белоруссии, с колхоза. Такого ничего не видели, и вот этот барский дом большой, паркет такой ковровый (как розами выложен), печки декоративные, кафель с узорами винограда. Я помню, кафель вырвали, игрушек у меня же не было. Кафель ставлю, играю в него. За сарай зайду — играю стекляшками всякими, глиной леплю это все…
Когда мы приехали в Калининград, немцы еще были. Один немец, мальчишка, меня в голову ударил камнем, и я как стала кричать — кровь у меня побежала. Папа выскочил, стал на него кричать, защитил меня. Вообще, даже в первый класс когда я пошла — немцы были. Иду по дороге, а немка идет навстречу мне. Увидела, что я иду, в яму (канаву) легла и руки, как у покойника, сложила. Шла в школу в телогрейке, в тряпье была одета, и мама пошила мне сумку из мешка…
А потом мы поехали сюда, в Калининград. Здесь такая красота была, такие броские дома, озера были, вокруг озер — розы, елочки голубые. Барские дома с колоннами белыми. А мы же приехали… Темные люди, из Белоруссии, с колхоза. Такого ничего не видели, и вот этот барский дом большой, паркет такой ковровый (как розами выложен), печки декоративные, кафель с узорами винограда. Я помню, кафель вырвали, игрушек у меня же не было. Кафель ставлю, играю в него. За сарай зайду — играю стекляшками всякими, глиной леплю это все…
Когда мы приехали в Калининград, немцы еще были. Один немец, мальчишка, меня в голову ударил камнем, и я как стала кричать — кровь у меня побежала. Папа выскочил, стал на него кричать, защитил меня. Вообще, даже в первый класс когда я пошла — немцы были. Иду по дороге, а немка идет навстречу мне. Увидела, что я иду, в яму (канаву) легла и руки, как у покойника, сложила. Шла в школу в телогрейке, в тряпье была одета, и мама пошила мне сумку из мешка…
Когда мы приехали, немцы еще стреляли. Помню, девушку одну убили. Она на ферме работала. Нашу, русскую.
Дед сглупил, завез нас в самый конец города. Когда мы приехали, нас было девять человек. Мы могли бы здесь, в Калининграде, сразу дом занять. Многие и занимали дома целые, здесь было все свободно, занимай, что хочешь. А дед, вот, растерялся наш. Но был такой преданный Родине. Его сразу председателем поставили, он стал колхоз сбивать. Для сбора колхоза стучал в гирю. Крестьяне собираются, он дает им рекомендации, кому куда идти работать.
Дед был очень грамотный, всего четыре класса церковных закончил, а во всем разбирался. Помню, Вася, мой брат, начнет что-нибудь спрашивать, так дед за десятый класс решал все задачи. Очень грамотный был, газеты читал, такой умный был, красивый, стройный, высокий.
Марии 19 лет
Марии 19 лет
Какое у вас самое счастливое воспоминание?
Когда получила паспорт. Дядька Мишка (далее выясняется, что он милиционер и как он помог) помог паспорт получить. У меня свидетельства о рождении не было, а паспорт получить надо было. В общем, мама мне парусиновые туфли купила, помню, платье у меня такое было (сама она из мешка сшила, чернилами покрасила) и эти парусиновые туфли. До Железнодорожного было двадцать километров, я в четыре утра вышла и пошла. Мне 16 лет было.
Пришла в Железнодорожный. И вот открываю двери. Здоровые-здоровые дубовые двери открываю, а там бордовый такой половик лежит, ковровая дорожка, дубовый стол и такой дяденька лысый, маленький такой. Когда подходила к городу, я нарвала травы, ноги вытерла, я же босиком до города двадцать километров шла, чтобы туфли не протереть, потому что это единственное, что купила мама — парусиновые туфли. Они такие матерчатые, синие, и носики были кожаные, первый раз мне мама такое купила за всю жизнь, все пятнадцать лет я проходила босиком.
Когда получила паспорт. Дядька Мишка (далее выясняется, что он милиционер и как он помог) помог паспорт получить. У меня свидетельства о рождении не было, а паспорт получить надо было. В общем, мама мне парусиновые туфли купила, помню, платье у меня такое было (сама она из мешка сшила, чернилами покрасила) и эти парусиновые туфли. До Железнодорожного было двадцать километров, я в четыре утра вышла и пошла. Мне 16 лет было.
Пришла в Железнодорожный. И вот открываю двери. Здоровые-здоровые дубовые двери открываю, а там бордовый такой половик лежит, ковровая дорожка, дубовый стол и такой дяденька лысый, маленький такой. Когда подходила к городу, я нарвала травы, ноги вытерла, я же босиком до города двадцать километров шла, чтобы туфли не протереть, потому что это единственное, что купила мама — парусиновые туфли. Они такие матерчатые, синие, и носики были кожаные, первый раз мне мама такое купила за всю жизнь, все пятнадцать лет я проходила босиком.
И зимой тоже босиком?
И зимой тоже. Если у кого-нибудь подхвачу, допустим, сестра Лида придет с работы, разуется, я у нее схвачу, выскочу. А так вот по деревне я босиком бегала все время. В снег, здоровая была и не болела, ничего. А если вот нужно там к подружке перебежать, я босиком по снегу. Или у папы сапоги схвачу, пока он на печке греется. Придет, на печку залезет, печка русская. Печку сделали сами, папа выложил. Так вот, схвачу сапоги, на горку выскочу. Он на крыльцо, кричит: «Маня, вернись, ну я тебе дам!» А я бегу, бегу, бегу, потом добегаю до крыльца, сапоги брошу ему, а сама убегаю босиком уже. «Ну, — говорит, — придешь, я тебе дам». Прихожу, а он уже и забыл. Я босиком бегала все время. А что: обувать нечего было, первая покупка и была — парусиновые туфли.
И вот я пришла, он спрашивает, этот мужчина: «Девочка, что тебе надо?» Я говорю: «Я сегодня родилась». Как раз я пришла 20 июля. «Я сегодня родилась, хочу получить метрики». А он говорит: «Ну что, давай я тебе выпишу». И он выписал мне, а на самом деле, когда я родилась, не знаю: или в сентябре, или в августе. Я с гордостью вышла, опять разулась и пошла пешком домой.
Вот такая жизнь у меня была. А потом что… Голод у нас был. Помню, в лесу было очень много черники. Лида (сестра) дома все время была, она 32-го года рождения, замуж не выходила долго и работала в колхозе. Папа председателем был, она в колхозе, я училась, Вася учился тоже, а все сестры разъехались по городам. И вот, пойдем, черники наберем целое ведро. И идем в город, 22 километра. Продаем эту чернику. А назад уже хлеба купим.
А что вы про школу помните?
С первого по четвертый класс я ходила в школу два километра. И людей в классе совсем немного было, все было вместе, четвертый класс — один ряд, второй класс — другой ряд, все по рядам было. Учительница заходит одна и дает задания первому, второму, третьему, четвертому. Все четыре класса были совместными. Потом, после четырех классов, сдала экзамены, уже пошла в пятый класс за пять километров. Надо было идти через лес, к восьми поднималась и уходила. Мама мне блины на завтрак пекла.
Училась я нормально, но иногда пропускала. А зимой вьюга, мы ходили вместе: татарин Равыл и Леня, втроем ходили. И однажды они не пошли, не помню, почему. Пришлось одной идти в школу. И вьюга, ветер, и вдруг перекати-поле по дороге катится навстречу мне. Крупные такие катышки, штук пять, а может, больше. Уже к школе почти подошла, а с перепугу подумала, что какие-то черти на меня катятся. Как побежала назад до дома. «Мама, — говорю, — мама, черти за мной гнались, черти, я не пойду больше в школу». А она говорит: «Это трава, охапки сена, что ты перепугалась?» Ну что, я же ребенок, пятый класс, — испугалась.
Один раз идем с Равылом, помню, опять вьюга. Плохо одеты были, замерзли. Я говорю: «Равыл, подними руку, видишь, машина идет, трехтонка с деревянным кузовом». Равыл говорит: «Ты спрячься, а я остановлю машину». Шофер останавливается и, вместо того, чтобы посадить нас, как даст Равылу пенделя, он в сугроб и залетел, никогда на забуду. Шофер дальше поехал. А я подальше стояла, укутанная вся, один нос. Я кричу: «Где ты? Где ты, Равыл?!» А он в сугробе. Сугробы такие намело, как горы. Он провалился далеко и кричит: «Маня, Маня, доставай меня». Я на животе, как помню, легла, никогда не забуду, ползу, сумку сняла с плеч (мама мешок в сумку перешила, веревку пришила, там книжки все лежали), я ему эту веревку бросила и давай тащить из этого сугроба. Мы с ним в школу не пошли, вернулись, замерзли.
Школу, конечно, я могла пропустить. Мама ругалась сильно, но книжки я любила читать. Света тогда не было, лампа керосиновая, папа очень экономил, чтобы не жгли керосин зря. Стекло от лампы вычистишь (мама заставляла, я была самая младшая и поэтому следила за порядком). Вычистишь, вымоешь, керосин зальешь… Папа как председатель бумаги, документы оформил и уснул. Я вижу, что он уснул, лампу сворую, на печку поставлю и читаю. А дверь просвечивала чуть-чуть, он как увидит, что дверь просвечивается, поднимается: «Ах ты такая! Ишь ты, керосин жжешь!» Так я иногда эту лампу в коридор и на чердак носила, и читаю там что-нибудь… «Декамерон», вот, допустим, да что найду, то и читала. А сейчас не читаю, зрения никакого.
Семь классов я закончила. В 14 лет папа погнал, чтобы я в колхозе работала: «Нечего тебе учиться, ты должна в колхозе работать и жить с нами». В 14 лет 14 коров доила. Дояркой была.
С колхоза решила бежать. Взяла те же парусиновые туфли, подъехал автобус, такая «летучка». Автобус раньше был, как маршрутка. Я спрятала паспорт, пока папа рубил дрова. Я вижу, что он рубит дрова, тихонько туфли схватила и тихонько-тихонько ухожу, а он кричит: «Ты куда?!» А я вижу, летучка подошла, говорю: «Да я так» — и быстро бежать стала, а он за мной бежит. Я заскочила в этот автобус и говорю: «Тетенька, миленькая, пожалуйста, меня не пустят больше, а я хочу в город, поезжайте быстрей». И эта кондуктор как закричит на шофера: «Ты что стоишь?! Ну-ка уезжай!» Батька не успел, они быстро закрыли дверь и уехали, а я одну туфлю потеряла. Приехала в Калининград босиком. На автобусной остановке сижу, нужно ехать в Балтийск. Босиком. Был сентябрь месяц, заморозки уже были.
Почему в Балтийск?
Сестра мне вызов дала. Сестра моя, Надя, кончила пищевое училище. Я ее попросила, чтобы она мне вызов оформила, а Балтийск тогда военный город был, закрытый, только по пропускам пускали, по вызову. Она мне его и прислала. Этот дядька Миша, участковый-милиционер, пришел ко мне, все отдал, документы, паспорт отдал и говорит: «Как можешь, удирай отсюда». Я никогда не забуду дядю Мишу. Благодаря ему я поехала в Балтийск.
Вот сижу на остановке в Балтийск, автобуса нет, босиком, заморозки уже, синяя вся сижу, узелок у меня завязанный и туфля одна в узелке, другой уже нет. Подходит ко мне женщина в такой шубе поблескивающей, как сейчас помню, предлагает помочь, накормить, одеть… Я подумала, что убьет она меня, и говорю: «Нет-нет, я не пойду, я не пойду с вами». «Ну, — говорит, — посиди здесь, я сейчас приду». И правда, пришла, какой-то пиджачок, какие-то туфли принесла, одела, обула и билет взяла, еще кусок хлеба дала, с колбасой что ли. Так я и уехала в Балтийск. Около 17 лет мне было, уже мастером печи работала, хлеб вытаскивала, в вечернюю школу ходила. Училась и работала. Так моя жизнь и началась.
Вот такую интересную историю (конечно же, только малую ее часть) рассказала нам Мария Александровна. Было очень интересно посмотреть на наш любимый город другими глазами, увидеть его еще «молодым», послевоенным. И, конечно, узнать, как тяжело жилось детям в то трудное время. Но они были сильны духом.
И зимой тоже. Если у кого-нибудь подхвачу, допустим, сестра Лида придет с работы, разуется, я у нее схвачу, выскочу. А так вот по деревне я босиком бегала все время. В снег, здоровая была и не болела, ничего. А если вот нужно там к подружке перебежать, я босиком по снегу. Или у папы сапоги схвачу, пока он на печке греется. Придет, на печку залезет, печка русская. Печку сделали сами, папа выложил. Так вот, схвачу сапоги, на горку выскочу. Он на крыльцо, кричит: «Маня, вернись, ну я тебе дам!» А я бегу, бегу, бегу, потом добегаю до крыльца, сапоги брошу ему, а сама убегаю босиком уже. «Ну, — говорит, — придешь, я тебе дам». Прихожу, а он уже и забыл. Я босиком бегала все время. А что: обувать нечего было, первая покупка и была — парусиновые туфли.
И вот я пришла, он спрашивает, этот мужчина: «Девочка, что тебе надо?» Я говорю: «Я сегодня родилась». Как раз я пришла 20 июля. «Я сегодня родилась, хочу получить метрики». А он говорит: «Ну что, давай я тебе выпишу». И он выписал мне, а на самом деле, когда я родилась, не знаю: или в сентябре, или в августе. Я с гордостью вышла, опять разулась и пошла пешком домой.
Вот такая жизнь у меня была. А потом что… Голод у нас был. Помню, в лесу было очень много черники. Лида (сестра) дома все время была, она 32-го года рождения, замуж не выходила долго и работала в колхозе. Папа председателем был, она в колхозе, я училась, Вася учился тоже, а все сестры разъехались по городам. И вот, пойдем, черники наберем целое ведро. И идем в город, 22 километра. Продаем эту чернику. А назад уже хлеба купим.
А что вы про школу помните?
С первого по четвертый класс я ходила в школу два километра. И людей в классе совсем немного было, все было вместе, четвертый класс — один ряд, второй класс — другой ряд, все по рядам было. Учительница заходит одна и дает задания первому, второму, третьему, четвертому. Все четыре класса были совместными. Потом, после четырех классов, сдала экзамены, уже пошла в пятый класс за пять километров. Надо было идти через лес, к восьми поднималась и уходила. Мама мне блины на завтрак пекла.
Училась я нормально, но иногда пропускала. А зимой вьюга, мы ходили вместе: татарин Равыл и Леня, втроем ходили. И однажды они не пошли, не помню, почему. Пришлось одной идти в школу. И вьюга, ветер, и вдруг перекати-поле по дороге катится навстречу мне. Крупные такие катышки, штук пять, а может, больше. Уже к школе почти подошла, а с перепугу подумала, что какие-то черти на меня катятся. Как побежала назад до дома. «Мама, — говорю, — мама, черти за мной гнались, черти, я не пойду больше в школу». А она говорит: «Это трава, охапки сена, что ты перепугалась?» Ну что, я же ребенок, пятый класс, — испугалась.
Один раз идем с Равылом, помню, опять вьюга. Плохо одеты были, замерзли. Я говорю: «Равыл, подними руку, видишь, машина идет, трехтонка с деревянным кузовом». Равыл говорит: «Ты спрячься, а я остановлю машину». Шофер останавливается и, вместо того, чтобы посадить нас, как даст Равылу пенделя, он в сугроб и залетел, никогда на забуду. Шофер дальше поехал. А я подальше стояла, укутанная вся, один нос. Я кричу: «Где ты? Где ты, Равыл?!» А он в сугробе. Сугробы такие намело, как горы. Он провалился далеко и кричит: «Маня, Маня, доставай меня». Я на животе, как помню, легла, никогда не забуду, ползу, сумку сняла с плеч (мама мешок в сумку перешила, веревку пришила, там книжки все лежали), я ему эту веревку бросила и давай тащить из этого сугроба. Мы с ним в школу не пошли, вернулись, замерзли.
Школу, конечно, я могла пропустить. Мама ругалась сильно, но книжки я любила читать. Света тогда не было, лампа керосиновая, папа очень экономил, чтобы не жгли керосин зря. Стекло от лампы вычистишь (мама заставляла, я была самая младшая и поэтому следила за порядком). Вычистишь, вымоешь, керосин зальешь… Папа как председатель бумаги, документы оформил и уснул. Я вижу, что он уснул, лампу сворую, на печку поставлю и читаю. А дверь просвечивала чуть-чуть, он как увидит, что дверь просвечивается, поднимается: «Ах ты такая! Ишь ты, керосин жжешь!» Так я иногда эту лампу в коридор и на чердак носила, и читаю там что-нибудь… «Декамерон», вот, допустим, да что найду, то и читала. А сейчас не читаю, зрения никакого.
Семь классов я закончила. В 14 лет папа погнал, чтобы я в колхозе работала: «Нечего тебе учиться, ты должна в колхозе работать и жить с нами». В 14 лет 14 коров доила. Дояркой была.
С колхоза решила бежать. Взяла те же парусиновые туфли, подъехал автобус, такая «летучка». Автобус раньше был, как маршрутка. Я спрятала паспорт, пока папа рубил дрова. Я вижу, что он рубит дрова, тихонько туфли схватила и тихонько-тихонько ухожу, а он кричит: «Ты куда?!» А я вижу, летучка подошла, говорю: «Да я так» — и быстро бежать стала, а он за мной бежит. Я заскочила в этот автобус и говорю: «Тетенька, миленькая, пожалуйста, меня не пустят больше, а я хочу в город, поезжайте быстрей». И эта кондуктор как закричит на шофера: «Ты что стоишь?! Ну-ка уезжай!» Батька не успел, они быстро закрыли дверь и уехали, а я одну туфлю потеряла. Приехала в Калининград босиком. На автобусной остановке сижу, нужно ехать в Балтийск. Босиком. Был сентябрь месяц, заморозки уже были.
Почему в Балтийск?
Сестра мне вызов дала. Сестра моя, Надя, кончила пищевое училище. Я ее попросила, чтобы она мне вызов оформила, а Балтийск тогда военный город был, закрытый, только по пропускам пускали, по вызову. Она мне его и прислала. Этот дядька Миша, участковый-милиционер, пришел ко мне, все отдал, документы, паспорт отдал и говорит: «Как можешь, удирай отсюда». Я никогда не забуду дядю Мишу. Благодаря ему я поехала в Балтийск.
Вот сижу на остановке в Балтийск, автобуса нет, босиком, заморозки уже, синяя вся сижу, узелок у меня завязанный и туфля одна в узелке, другой уже нет. Подходит ко мне женщина в такой шубе поблескивающей, как сейчас помню, предлагает помочь, накормить, одеть… Я подумала, что убьет она меня, и говорю: «Нет-нет, я не пойду, я не пойду с вами». «Ну, — говорит, — посиди здесь, я сейчас приду». И правда, пришла, какой-то пиджачок, какие-то туфли принесла, одела, обула и билет взяла, еще кусок хлеба дала, с колбасой что ли. Так я и уехала в Балтийск. Около 17 лет мне было, уже мастером печи работала, хлеб вытаскивала, в вечернюю школу ходила. Училась и работала. Так моя жизнь и началась.
Вот такую интересную историю (конечно же, только малую ее часть) рассказала нам Мария Александровна. Было очень интересно посмотреть на наш любимый город другими глазами, увидеть его еще «молодым», послевоенным. И, конечно, узнать, как тяжело жилось детям в то трудное время. Но они были сильны духом.
Они строили планы, они мечтали, они все вынесли… И они — живая история нашей страны, живая история наших семей, которую мы не имеем права забывать. Это память нашей души
6
МАРГАРИТА РУДНИК
ПЕЛАГЕЯ ИВАНОВНА
ЛОГАЧЁВА
Великая Отечественная война — одно из самых тяжелых испытаний в истории России. 1418 дней страданий, боли, голода, более 26 миллионов погибших. Она никого не оставила в стороне, никого не пощадила. Но тяжелее всех, безусловно, в годы Великой Отечественной войны пришлось детям. Они наравне со взрослыми стояли у станков, копали окопы, отдавали свои жизни ради общей Победы. Война отняла у них самое светлое и радостное в жизни — их детство.
Таким ребенком войны была и моя прабабушка Пелагея Ивановна Логачева (в девичестве Карпенко). Родилась Пелагея Карпенко 07 августа 1937 года в с. Зыбино Борисовского района Курской области. В семье было пятеро детей: двое старших — Петр и Мария, сама Пелагея (в семье звали ее ласково — Поля) и двое младших — Евдокия и Екатерина. 22 июня 1941 года Поле не было и четырех лет.
Таким ребенком войны была и моя прабабушка Пелагея Ивановна Логачева (в девичестве Карпенко). Родилась Пелагея Карпенко 07 августа 1937 года в с. Зыбино Борисовского района Курской области. В семье было пятеро детей: двое старших — Петр и Мария, сама Пелагея (в семье звали ее ласково — Поля) и двое младших — Евдокия и Екатерина. 22 июня 1941 года Поле не было и четырех лет.
Пелагея Ивановна Логачёва
Пелагея в детстве
Отца Поли Ивана Денисовича Карпенко в июне 1941 призвали в ряды действующей армии, но на передовую он не попал, прослужив четыре года в охране секретных объектов. Уже в сентябре 1941 года началась оккупация Курской области, жители с. Зыбино обороняли свою деревню, как могли. Женщины и дети были отправлены рыть окопы. Мать Поли Наталья Алексеевна в это время была на последних сроках беременности. От тяжелого физического труда у нее начались преждевременные роды. Она родила двух мертвых мальчиков, и сама умерла от осложнений. Так и похоронили ее с младенцами в руках, а Поля, ее брат и сестры остались сиротами на попечение бабушки.
С ноября 1941 по сентябрь 1943 года с. Зыбино было полностью оккупировано немецкими солдатами. Дома местных жителей заняли немцы, Поля и ее семья вынуждены были ютиться в крохотной, сырой и холодной землянке. Пелагея Ивановна с неохотой вспоминала те страшные годы. Холод, голод, постоянное чувство страха за свою жизнь и жизнь своих близких, побои от немецких солдат — вот что довелось пережить пятилетнему ребенку. В холодной и сырой землянке спали, прижавшись друг к дружке, чтобы хоть немного согреться. Летом собирали одуванчики и лебеду — они позволяли детям хоть как-то утолить постоянный голод. На момент освобождения Курской области от фашистских захватчиков Поле было всего шесть лет, но детство ее закончилось гораздо раньше, оно осталось в довоенной жизни.
Пелагея Карпенко, 16 лет
Пелагея (слева) с сестрой
В 1945 году с войны вернулся отец Иван Денисович Карпенко. В голодные послевоенные годы тяжело было всей стране. Не легче было и семье Пелагеи Ивановны. В 1946 году, получив на семью переселенческий билет, Иван Денисович привез своих пятерых детей и их бабушку в Калининградскую область.
В Калининградской области Иван Денисович Карпенко женился повторно, появились еще дети, но Пелагея, ее брат и сестры остались жить с бабушкой — тяжело было молодой семье поднимать пятерых детей.
В 1952 году бабушка Поли умерла. Пелагее было всего 15 лет, когда ей пришлось самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Ее сестра Евдокия и брат Петр остались жить в Калининградской области, работали в колхозе в Багратионовском районе. Мария и Екатерина вернулись в родные края — Курскую область. Пелагея же отправилась в г. Багратионовск — сначала нянчила детей в состоятельных семьях, затем устроилась работать на элеватор.
В Калининградской области Иван Денисович Карпенко женился повторно, появились еще дети, но Пелагея, ее брат и сестры остались жить с бабушкой — тяжело было молодой семье поднимать пятерых детей.
В 1952 году бабушка Поли умерла. Пелагее было всего 15 лет, когда ей пришлось самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Ее сестра Евдокия и брат Петр остались жить в Калининградской области, работали в колхозе в Багратионовском районе. Мария и Екатерина вернулись в родные края — Курскую область. Пелагея же отправилась в г. Багратионовск — сначала нянчила детей в состоятельных семьях, затем устроилась работать на элеватор.
В 1957 году Пелагея познакомилась с пограничником Николаем Логачевым, приехавшим в Калининградскую область для прохождения военной службы. А в 1959 году Пелагея Ивановна и Николай Романович Логачевы стали семьей. У них родилось двое детей — Виктор Николаевич и Ирина Николаевна — моя бабушка.
Умерла Пелагея Ивановна Логачева 27.07.2012 года в возрасте 74 лет, на 9 лет пережив своего мужа (моего прадеда) Николая Романовича. К сожалению, я не знала свою прабабушку. Когда она умерла, мне было всего полгода, но мама много рассказывала мне о ней.
Умерла Пелагея Ивановна Логачева 27.07.2012 года в возрасте 74 лет, на 9 лет пережив своего мужа (моего прадеда) Николая Романовича. К сожалению, я не знала свою прабабушку. Когда она умерла, мне было всего полгода, но мама много рассказывала мне о ней.
Логачевы Пелагея и Николай
С внуками (Елена Логачева, Екатерина Логачева и Наталья Гриневич — слева направо)
Прабабушка была доброй, любила своих внуков и часто пекла им пирожки. У нее всегда был огородик рядом с домом, чтобы выращивать свои овощи, было хозяйство — куры и даже корова. Прабабушка с трепетом относилась к еде, старалась не выбрасывать ничего, ведь она помнила, что такое голод. Она рано повзрослела, узнала, что такое тяготы войны, лишения и страдания. Она всегда старалась, чтобы у ее детей и внуков жизнь была лучше, чем у нее, светлее и радостнее.
Такой была моя прабабушка Пелагея Ивановна Логачева. Такой ее помнят ее дети и внуки, такой буду помнить ее и я.
Такой была моя прабабушка Пелагея Ивановна Логачева. Такой ее помнят ее дети и внуки, такой буду помнить ее и я.
Она всегда старалась, чтобы у ее детей и внуков жизнь была лучше, чем у нее, светлее и радостнее
НАЗАД
Женское лицо Победы
НА ГЛАВНУЮ
Главная страница
